Война
Он отчетливо помнил все, что случилось в ветренный зимний день 13 февраля 1943 года. Волховский фронт, гнилые и болотистые места. Шли в наступление. Лесистая местность, немцы оборонялись в блиндажах. На деревьях сидели «кукушки» - вражеские снайперы.
Сергей Аникин с двумя ящиками мин залег за большим деревом. Одно время он, закончив специальную подготовку, был снайпером. Когда развернулось наступление, Аникин действовал с минометчиками. По знаку командира он поднялся и резко бросился влево. В этот миг его что-то сильно ударило в правую руку так, что он не удержался на ногах и повалился в снег. Боли не чувствовал, но правая рука повисла, а из пробитого рукава шинели хлестала кровь.
Боец засунул перебитую руку между шинелью и гимнастеркой, к груди и, помогая левой рукой и отталкиваясь ногами, пополз. Подняться нельзя; кругом стреляли. Полз и молил Бога, чтобы не добили. Он не думал, как будет жить с перебитой рукой, чем будет заниматься. Сергей Гуреевич Аникин не думал, что станет художником, хотя с детства увлекался рисованием. Не знал, что ему крупно повезло: стрелял снайпер, целился в голову или грудь, и только резкий бросок влево спас минометчика. В голове стучало одно: выползти, не потерять сознание, не нарваться на немцев.
По телефонному проводу добрался до поляны. Она была усеяна ранеными, над ней стоял сплошной стон. Медсестра финкой располосовала рукав шинели и перевязала руку, сокрушенно покачав головой. Обе кости перебиты, и на чем держалась рука, непонятно.
- Дойдешь до медсанбата?
- Попробую.
- Иди.
Ранило его в три часа дня, в медсанбат, не свой, а другой части добрался затемно, в восемь вечера. Обессиленный, рухнул на носилки. Санитары доставили его в большую палатку, там рану обработали и наложили гипс. Офицеры угостили водкой, тепло прокатилось по всему телу, полегчало. Потом санитарный поезд, госпиталь в Рыбинске, где врачи настойчиво предлагали отнять по локоть руку, он же упрямо не соглашался. Лечился в госпиталях Вологды, Свердловска, Уфы. Рвался домой. Его признали инвалидом и выписали из госпиталя. Ему шел девятнадцатый год.
Домой ехал в люксе санитарного поезда. Кормили на убой. Сошел с поезда на Куровской Восемнадцать верст отшагал ночью до Дулева с ранцем за спиной и вещмешком в здоровой руке. Шел и горланил песни.
Полгода прожил, не работая. Профессии не имел, образование – четыре класса, пенсия по инвалидности – гроши. До войны, в 1938 году он поступил на фарфоровый завод. Хотел учиться на художника в художественной лаборатории и рисовал с детства, с карандашом и кистью не расставался. Не взяли. Работал в живописном цехе на печати. Выгравированный рисунок на металлической доске, на которую накладывал слой краски, переносил на тонкую бумагу, а с нее – на фарфор. В войну работал в цехе приготовления массы и на оправке изоляторов. Теперь бывший фронтовик твердо решил – буду художником.
Живописный цех Дулево
- В живописный цех? – переспросил начальник отдела кадров, старая коммунистка А.А. Синицына, глядя на правую, на перевязи руку. -Куда Вам с такой рукой? В охранники или истопники.
Уговорил. В живописном цехе его подвели к художнику Хрисанфу Степановичу Салину.
- Принимай, Хрисанф Степанович, ученика.
- Инвалида прислали, - проворчал мастер, охорашивая пышные белые усы. - Ну, ладно, садись рядышком и нарисуй на чашке вот такой цветочек.
Сергей взял кисть, вставил ее между не очень подвижными пальцами, растер краску на стеклянной палитре и первый раз в жизни начал писать по белой глади фарфора. К его удивлению, на чашке расцветала яркая роза.
- Хорошо, оставляю, - заключил старый мастер, определив тем самым судьбу вернувшегося с войны юноши.
Художники работали тогда в большом живописном цехе, как повелось это со времен заводчика Кузнецова. Сидели, как и рабочие-живописцы, за большими столами, один рядом с другим, отличаясь от рядовых живописцев талантом и мастерством. Удивительный колорист и мастер цветов Иван Григорьевич Коньков. Высокий, худощавый Федор Федорович Маслов, писавший и портреты, и сложнейшие узоры на сервизах, бокалах, вазах, питьевых приборах. Рядом – портретистка Вера Гавриловна Юрьевская.
Наставник Сергея Хрисанф Степанович Салин слыл мастером орнамента. Он владел всеми приемами фарфорового ремесла, знал и умел делать все, но таких орнаментов, которые выдумывала его фантазия и творила рука, не делал никто. Геометрические и растительные, русские и восточные, по белому и в крытье, по мастике и травленному борту – он мастерски исполнял все. Орнаменталистом и графиком стал и Сергей Аникин.
Он получал один разряд за другим, исполнял все более сложные работы, делал образцы для массовой росписи посуды, копировал произведения художников. Прошло семь лет. В 1950 году, когда художественный совет утвердил его первый рисунок – чашку в честь 8 Марта, Аникин получил звание художника, и через пятнадцать лет его приняли в Союз художников.
Его рисунки пошли массовыми тиражами. Произведения художника-керамиста хранятся в музеях и галереях Москвы, Подмосковья, в частных коллекциях любителей фарфора.
Почти полвека проработал Сергей Гуреевич на фарфоровом заводе. В 1989 году он вышел на пенсию, но любимого дела не оставил.
1990е
Август 1993 года. Мы беседуем в однокомнатной уютной квартире Нины Ивановны и Сергея Гуреевича Аникиных. Они только что вернулись из Феодосии, где отдыхали, на их лицах – крымский загар. В 1956 году он с женой впервые съездил в Крым, и пошло. Каждое лето с тех пор отдыхали на Черном море. Возили детей, потом внуков. Не барство это, а необходимость. Теплый песок и ласковое море благотворно действуют на раненую руку и больные ноги. На загорелой кисти руки выделяется впадина, место, где под кожей, кажется, нет костей. Врачи в госпитале говорили, что в старости будет маяться с рукой, ан нет. По его словам, ущербным себя не чувствует. Полвека пишет фарфор, не перестает и теперь, когда вот-вот семьдесят стукнет.
Вопреки правилу «сапожник без сапог», в серванте работы хозяина дома. Чайный сервиз «Голубая сотка», столовый – «Золотой орех». Кобальтовая лента по борту тарелок, украшенная золотой сеткой, и розовые листья с золотистыми орехами. Нарядный изящный столовый сервиз. К 40-летию Победы художник исполнил сервиз «Победа», он автор формы и росписи. Чайник, чашки отличаются строгой и торжественной архитектоникой. На алом поле выделяются ордена, гвардейские знаки и орденские ленты. Свободно и раскованно выглядит сервиз «Новый город». Богат и красочен сервиз «Глухарь». Привлекает стилизованный образ птицы – ее золотое оперение создает впечатление рельефа, да и на ощупь оно рельефно. Способ такого нанесения краски придумал художник, это его «ноу-хау».
«Маслов работал кистью и пером – рассказывал Сергей Гуреевич, - прекрасно накладывал мазок, умел пестрить, а так же цировать – гравировать агатом по поверхности матового золота. Умел наложить блик , мастику, а заодно и приготовить их. Теперь таких мастеров – единицы. Видел я бокалы с портретами-миниатюрами, большие настенные тарелки с букетами цветов». По просьбе известного скульптора-анималиста Алексея Георгиевича Сотникова Аникин расписывал исполненные в фарфоре конные портреты маршалов.
- Откуда приходят рисунки? – спрашиваю художника.
- Из жизни. Золотой орех родился на юге. С альбомом я и на отдыхе не расстаюсь. С утра пораньше рисую акварелью цветы, кусты, деревья. Однажды нарисовал орех. От него и пошел сервиз.
Глаз у него зоркий, недаром на войне одно время снайпером служил; рука, не смотря на ранение, твердая – все узоры и линии наносил, не прибегая к лекалам и линейкам. А еще сердце художника.
Сергей Гуреевич работал, пока ходили ноги, и держала кисть рука. После инсульта почти четыре года был прикован к постели. Его не стало в апреле 2002 года. Фарфор, созданный мастером, продолжает выпускать Дулевский фарфоровый завод.
Автор статьи "Снайпер стал художником" А Коновалов.
На фото: Сергей Гуреевич Аникин в разные годы, фарфор в росписи Сергея Гуреевича, хранящийся в семье его внуков.
Он отчетливо помнил все, что случилось в ветренный зимний день 13 февраля 1943 года. Волховский фронт, гнилые и болотистые места. Шли в наступление. Лесистая местность, немцы оборонялись в блиндажах. На деревьях сидели «кукушки» - вражеские снайперы.
Сергей Аникин с двумя ящиками мин залег за большим деревом. Одно время он, закончив специальную подготовку, был снайпером. Когда развернулось наступление, Аникин действовал с минометчиками. По знаку командира он поднялся и резко бросился влево. В этот миг его что-то сильно ударило в правую руку так, что он не удержался на ногах и повалился в снег. Боли не чувствовал, но правая рука повисла, а из пробитого рукава шинели хлестала кровь.
Боец засунул перебитую руку между шинелью и гимнастеркой, к груди и, помогая левой рукой и отталкиваясь ногами, пополз. Подняться нельзя; кругом стреляли. Полз и молил Бога, чтобы не добили. Он не думал, как будет жить с перебитой рукой, чем будет заниматься. Сергей Гуреевич Аникин не думал, что станет художником, хотя с детства увлекался рисованием. Не знал, что ему крупно повезло: стрелял снайпер, целился в голову или грудь, и только резкий бросок влево спас минометчика. В голове стучало одно: выползти, не потерять сознание, не нарваться на немцев.
По телефонному проводу добрался до поляны. Она была усеяна ранеными, над ней стоял сплошной стон. Медсестра финкой располосовала рукав шинели и перевязала руку, сокрушенно покачав головой. Обе кости перебиты, и на чем держалась рука, непонятно.
- Дойдешь до медсанбата?
- Попробую.
- Иди.
Ранило его в три часа дня, в медсанбат, не свой, а другой части добрался затемно, в восемь вечера. Обессиленный, рухнул на носилки. Санитары доставили его в большую палатку, там рану обработали и наложили гипс. Офицеры угостили водкой, тепло прокатилось по всему телу, полегчало. Потом санитарный поезд, госпиталь в Рыбинске, где врачи настойчиво предлагали отнять по локоть руку, он же упрямо не соглашался. Лечился в госпиталях Вологды, Свердловска, Уфы. Рвался домой. Его признали инвалидом и выписали из госпиталя. Ему шел девятнадцатый год.
Домой ехал в люксе санитарного поезда. Кормили на убой. Сошел с поезда на Куровской Восемнадцать верст отшагал ночью до Дулева с ранцем за спиной и вещмешком в здоровой руке. Шел и горланил песни.
Полгода прожил, не работая. Профессии не имел, образование – четыре класса, пенсия по инвалидности – гроши. До войны, в 1938 году он поступил на фарфоровый завод. Хотел учиться на художника в художественной лаборатории и рисовал с детства, с карандашом и кистью не расставался. Не взяли. Работал в живописном цехе на печати. Выгравированный рисунок на металлической доске, на которую накладывал слой краски, переносил на тонкую бумагу, а с нее – на фарфор. В войну работал в цехе приготовления массы и на оправке изоляторов. Теперь бывший фронтовик твердо решил – буду художником.
Живописный цех Дулево
- В живописный цех? – переспросил начальник отдела кадров, старая коммунистка А.А. Синицына, глядя на правую, на перевязи руку. -Куда Вам с такой рукой? В охранники или истопники.
Уговорил. В живописном цехе его подвели к художнику Хрисанфу Степановичу Салину.
- Принимай, Хрисанф Степанович, ученика.
- Инвалида прислали, - проворчал мастер, охорашивая пышные белые усы. - Ну, ладно, садись рядышком и нарисуй на чашке вот такой цветочек.
Сергей взял кисть, вставил ее между не очень подвижными пальцами, растер краску на стеклянной палитре и первый раз в жизни начал писать по белой глади фарфора. К его удивлению, на чашке расцветала яркая роза.
- Хорошо, оставляю, - заключил старый мастер, определив тем самым судьбу вернувшегося с войны юноши.
Художники работали тогда в большом живописном цехе, как повелось это со времен заводчика Кузнецова. Сидели, как и рабочие-живописцы, за большими столами, один рядом с другим, отличаясь от рядовых живописцев талантом и мастерством. Удивительный колорист и мастер цветов Иван Григорьевич Коньков. Высокий, худощавый Федор Федорович Маслов, писавший и портреты, и сложнейшие узоры на сервизах, бокалах, вазах, питьевых приборах. Рядом – портретистка Вера Гавриловна Юрьевская.
Наставник Сергея Хрисанф Степанович Салин слыл мастером орнамента. Он владел всеми приемами фарфорового ремесла, знал и умел делать все, но таких орнаментов, которые выдумывала его фантазия и творила рука, не делал никто. Геометрические и растительные, русские и восточные, по белому и в крытье, по мастике и травленному борту – он мастерски исполнял все. Орнаменталистом и графиком стал и Сергей Аникин.
Он получал один разряд за другим, исполнял все более сложные работы, делал образцы для массовой росписи посуды, копировал произведения художников. Прошло семь лет. В 1950 году, когда художественный совет утвердил его первый рисунок – чашку в честь 8 Марта, Аникин получил звание художника, и через пятнадцать лет его приняли в Союз художников.
Его рисунки пошли массовыми тиражами. Произведения художника-керамиста хранятся в музеях и галереях Москвы, Подмосковья, в частных коллекциях любителей фарфора.
Почти полвека проработал Сергей Гуреевич на фарфоровом заводе. В 1989 году он вышел на пенсию, но любимого дела не оставил.
1990е
Август 1993 года. Мы беседуем в однокомнатной уютной квартире Нины Ивановны и Сергея Гуреевича Аникиных. Они только что вернулись из Феодосии, где отдыхали, на их лицах – крымский загар. В 1956 году он с женой впервые съездил в Крым, и пошло. Каждое лето с тех пор отдыхали на Черном море. Возили детей, потом внуков. Не барство это, а необходимость. Теплый песок и ласковое море благотворно действуют на раненую руку и больные ноги. На загорелой кисти руки выделяется впадина, место, где под кожей, кажется, нет костей. Врачи в госпитале говорили, что в старости будет маяться с рукой, ан нет. По его словам, ущербным себя не чувствует. Полвека пишет фарфор, не перестает и теперь, когда вот-вот семьдесят стукнет.
Вопреки правилу «сапожник без сапог», в серванте работы хозяина дома. Чайный сервиз «Голубая сотка», столовый – «Золотой орех». Кобальтовая лента по борту тарелок, украшенная золотой сеткой, и розовые листья с золотистыми орехами. Нарядный изящный столовый сервиз. К 40-летию Победы художник исполнил сервиз «Победа», он автор формы и росписи. Чайник, чашки отличаются строгой и торжественной архитектоникой. На алом поле выделяются ордена, гвардейские знаки и орденские ленты. Свободно и раскованно выглядит сервиз «Новый город». Богат и красочен сервиз «Глухарь». Привлекает стилизованный образ птицы – ее золотое оперение создает впечатление рельефа, да и на ощупь оно рельефно. Способ такого нанесения краски придумал художник, это его «ноу-хау».
«Маслов работал кистью и пером – рассказывал Сергей Гуреевич, - прекрасно накладывал мазок, умел пестрить, а так же цировать – гравировать агатом по поверхности матового золота. Умел наложить блик , мастику, а заодно и приготовить их. Теперь таких мастеров – единицы. Видел я бокалы с портретами-миниатюрами, большие настенные тарелки с букетами цветов». По просьбе известного скульптора-анималиста Алексея Георгиевича Сотникова Аникин расписывал исполненные в фарфоре конные портреты маршалов.
- Откуда приходят рисунки? – спрашиваю художника.
- Из жизни. Золотой орех родился на юге. С альбомом я и на отдыхе не расстаюсь. С утра пораньше рисую акварелью цветы, кусты, деревья. Однажды нарисовал орех. От него и пошел сервиз.
Глаз у него зоркий, недаром на войне одно время снайпером служил; рука, не смотря на ранение, твердая – все узоры и линии наносил, не прибегая к лекалам и линейкам. А еще сердце художника.
Сергей Гуреевич работал, пока ходили ноги, и держала кисть рука. После инсульта почти четыре года был прикован к постели. Его не стало в апреле 2002 года. Фарфор, созданный мастером, продолжает выпускать Дулевский фарфоровый завод.
Автор статьи "Снайпер стал художником" А Коновалов.
На фото: Сергей Гуреевич Аникин в разные годы, фарфор в росписи Сергея Гуреевича, хранящийся в семье его внуков.
